Александр Островский: Тушино. Сцена пятая

Ян Петр Павлович Сапега, начальник особого отряда.

Свита самозванца из московских выходцев и поляков.

Передний покой в тушинском дворце. Входят Рожинский, Сапега и коморник.

Нельзя входить! Не велено!

Холоп,

С дороги прочь!

Не выходил из бани

Великий царь.

Пошел! Я царский гетман,

Когда входить к нему, я знаю сам.

Пришли мы рано, в бане царь московский.

Трудов ему довольно по утрам,

То молится, то в бане кости парит.

Вот мы с тобой всю ночь гуляли-пили,

А на ногах давно.

Ты, пан Сапега,

Не позабыл вчерашних разговоров?

Не позабыл.

Хоть мы и побратались

И саблями с тобою поменялись,

А в Тушине двоим героям тесно,

Соперников я не люблю, ты знаешь.

Ходынское и Пресненское поле

Прославлю я своим геройством; ты же

Ищи себе урочища другие

Для подвигов; Россия велика.

Уж я нашел. Не бойся, пан Рожинский,

Друг другу мы с тобой не помешаем.

Бери Москву, сажай царя на трон

И управляй Московским государством!

А я для вас возьму другие замки,

Восточные, и путь к богатой Волге

Очищу вам.

Великою помехой

Стоит гнездо монахов на дороге,

Как вороны из каменного гроба,

Они и днем и ночью стерегут

И разбивают царские разъезды,

И Шуйского обозы прикрывают.

Под рясами седые старики

Страшнее нам всей рати. Этот замок

Должны мы взять.

Не замок, а лукошко

Лубочное: я разорю его

И выгоню ворон. Мы, князь Рожинский,

Творим дела великие: мы царства

Обширные берем, на трон сажаем

Кого хотим, nostra armata manu

Id facimus^[1]. Мы римляне, Рожинский;

Romani sumus.^[2]

Что romani! Дрянь!

Мы лучше их! Однако, пан Сапега,

Вчерашний хмель гуляет в голове.

То у тебя, то у меня пиры;

Ты уезжай скорей, а то сопьемся.

Пируем мы сегодня у царицы,

Красавицы, моей богини.

Что-то

Не по нутру твоя богиня мне

И льстивая родня ее.

Сегодня

Последний пир, а завтра и в поход.

Насмотримся, как Юрий Мнишек будет

Перед царем хитрить и унижаться,

И дочери кивать, и знаки делать,

Чтобы была поласковее с мужем.

Ведь ласки дочери царю он продал

За триста тысяч, — выгодная сделка!

Послушаем, как царь устав церковный

И весь псалтырь читает наизусть,

И величает братом Сигизмунда.

Мне мочи нет, я слышать не могу!

Какой он брат ему! Такие речи

На Господа хула. У Сигизмунда

И конюхи его такого братства

Не захотят.

Тихонько! Здесь бояре!

Входят князья Трубецкой и Масальский и прочие выходцы, подают Сапеге руки. Рожинский руки не дает, а слегка кивает головою. Входит Дмитрий; его ведут под руки двое московских выходцев из стольников.

Нам сказывал наш гетман, князь Рожинский,

Что Ян Сапега, староста Усвятский,

Покинуть нас желает?

Он для пользы

Твоей идет, великий государь,

Врагов твоих разить, громить твердыню

Противников твоих.

Ты, князь Рожинский,

Не так сказал. Идет громить Сапега

Великую святыню православных,

Святой оплот поборников Христовых,

Воздвигнутый отцом моим Иваном…

Мы, русские, святыню почитаем,

Изменникам святыня не защита.

Желаю я в таком великом деле

Своих бояр, природных русских, слышать

Совет прямой! Скажите мне, бояре,

Достойно ли московскому царю,

Блюстителю единой, православной,

Незыблемой и непорочной церкви,

Отдать свою святыню вековую

В разор и поруганье иноземцам?

Не видано у нас такое дело

Спокон веков.

Ты слышишь, князь Рожинский?

Не трогай Троицы Живоначальной

Монастыря святого! Не милует

Господень гнев за то. Побойся Бога,

Великий царь и государь Димитрий

Иванович.

Я слышу глас народа

В речах бояр моих. Народ московский

Заговорит, что я не чту святыни.

Сапега ждет приказа твоего.

Не двинусь я без воли государя.

Вы слышали. Какого вам приказа?

И что еще сказать могу?

Ты скажешь,

Чтоб собрался, не мешкая, Сапега

К монастырю; своим боярам новым

Молчать велишь, иль я молчать заставлю

По-своему.

Мой гетман лучше знает,

Что делать мне и говорить.

Еще бы!

Я знаю все. Ты царь благочестивый

И Троицкий старинный монастырь

Ты уберечь и сохранить желаешь.

Да твой ли он? Он Шуйского покуда,

И в нем враги твои сидят. Ты хочешь,

Чтоб у тебя была святыня эта,

Так надо взять ее — и мы возьмем.

Вот мысль твоя. Ну, с Богом, пан Сапега,

Сбирайся в путь.

С тобой пойдут поляки?

Пан Лисовский

Идет со мной и с ним шесть тысяч русских,

Да я возьму с собой людей охочих.

Ну, если так, иди! Мы, царь Димитрий

Иванович, московский и всей Руси,

Всех царств и княжеств наших самодержец,

Единый, Богом данный и хранимый,

Помазанный и вознесенный Богом

Над прочими царями и, подобно

Израилю, ведомый высшей силой,

Единый христианский царь с востока

До запада, и многих государств

Самодержавный повелитель, ныне

Тебе, Ян Петр Сапега, указали

Идти войной на царских супостатов,

Сидельцев Троицы Живоначальной

Монастыря, и промышлять над ними.

Поди к руке моей.

Повелеваем

Тебе, наш думный дьяк Денис Сафонов.

И написать, и в войске объявить

Охочим людям, буде пожелают,

Идти с Петром Сапегою на наших

Изменников, которые доселе

Челом мне, государю, не добили

И вин своих не принесли; пусть идут,

Надежные на милости господни

И Богородицы его пречистой,

Великого Николы-чудотворца,

И жалованье царско неисчетно

Великое мое.

Великий гетман.

В моем стану и войске все ль спокойно?

Великий царь, давно пора тебе

Сидеть в Москве на дедовских престолах,

А здесь пока во временном стоянье,

Под Тушином селом, и день вчерашний,

И ночь прошли, Бог дал, благополучно.

Нельзя сказать, чтоб вовсе без греха,

А не было беды большой. Казаки

Московского гонца вчера поймали

И отдали его на береженье

Из выходцев московских дворянину,

А тот его не устерег.

Поссорился вчера Буявский ротмистр

С товарищем за дружеской попойкой

И во хмелю убил до смерти.

Мы строгостью такою всех разгоним.

Буявского, я думаю, простить.

Поляки нам за жалованье служат,

Они пришли на помощь — наши гости,

А не рабы, мы жалованье прежде

Должны отдать.

И отдадим в Москве.

О деньгах речь, так жди; а за провинность

Казнить сейчас, — какая ж будет правда!

И кто ж служить поедет к нам из Польши?

А кто ж из русских в Тушино пойдет,

Когда казнить мы будем только русских

И миловать поляков виноватых.

Полякам ты заступник, а за русских

Не вымолвишь и слова. Виноваты

Равно они, равно достойны казни;

Коль миловать, так надобно обоих.

Рожинский-князь, проси за поляка,

А я челом за русского ударю.

Мне русские нужней; я в сердце Руси

Веду войну; разведать путь-дорогу

И корм найти свои скорее могут,

И лишнему я рад. Не сотню тысяч

Веду с собой, мне каждый ратник дорог.

Великий царь, пусти его со мною

Под Троицу!

Ждут милости иль казни

Буявский пан и Редриков Максим

У твоего крыльца.

Привесть виновных.

Вводят Максима Редрикова и поляка.

Хоть оба вы, за ваши воровства,

И довелись до лютой смертной казни,

Для радости свидания с женой,

Мариной Юрьевной всея России,

Прощаю вас.

Спроси его, Сафонов,

Пойдет ли он под Троицу с Сапегой

Охотою?

По царскому указу

Петр Павлович Сапега, царский ротмистр,

Войной идет на недругов, сидельцев

У Троицы в обители святой,

И вольно звать ему людей охочих.

Ты, Редриков, желаешь ли идти

Под Троицу и крепко, нерушимо

Стоять против врага, и всякий поиск,

И тесноту чинить по силе-мочи?

А что ж нейти?

Святыни не боишься?

Уж заодно мне Богу отвечать.

Коль в Тушино пошел, так, значит, Бога

Не побоюсь.

Молчи ты, смерд! Ты служишь

Здесь, в Тушино, природному царю.

А разве я его не величаю

Димитрием Иванычем, природным

И подлинным царем? К нему на службу

Я из Москвы пришел. Такая служба

Мне по сердцу. Служа ему, мы грабить

И разорять в Московском государстве

Все города у Шуйского должны.

А Сергиев, иной ли город грабить,

Уж все одно.