Действие пятое
ЛИЦА:
Ренева.
Залешин.
Авдотья Васильевна.
Худобаев.
Дерюгин.
Рабачев.
Даша.
Ильич.
Степанида.
Декорация второго действия; в комнате следы сбора в дорогу: на полу чемодан, на столе сумка, плед и картоны.
Явление первое
Даша укладывает картон, Ренева входит.
Ренева. Все готово, Даша?
Даша. Кажется, все-с. (Смеется.) Одного вот нет, — денег не несут; за ними дело.
Ренева. Деньги будут; с минуты на минуту жду Худобаева. А не он, так Денис. Мне чтобы сегодня непременно уехать.
Даша. А пожалуй, и до завтра останемся. Уж делать нечего; ждали больше.
Ренева. Нет, сегодня же; я не хочу здесь оставаться дольше.
Даша. Что же так, барышня?
Ренева. Так мне нужно.
Даша. А как же, барышня, Борис-то Борисыч? Он влюблен в вас до страсти. Я это сразу заметила: как говорит с вами, так все вспыхивает.
Ренева. Да, я знаю, что он ко мне неравнодушен, и даже очень; но зачем же напрасно возмущать людей! Я не хочу! Пусть после меня останется здесь мир и тишина; пусть их живут, как жили.
Даша. А жаль, барин-то хороший и такой молодец!
Ренева. Да, он молодцеват; но у него странный характер: он как-то беспокоен и даже страшен бывает, он может испугать, так что мне сегодня не хотелось бы даже и видеть его; лучше без лишних объяснений.
Входят Ильич и Степанида.
Явление второе
Ренева, Даша, Ильич и Степанида.
Ренева. А, старички! Даша, поди, пожалуйста, в переднюю, подожди там. Кто придет — доложишь.
Даша уходит.
Что скажете?
Степанида (с поклоном). Матушка наша, барышня, отъезжать изволите?
Ренева. Еду. Жаль мне вас, бедных; какая старина!
Степанида. Стары мы, барышня, оченно мы стары; уж и перед добрыми людьми совестно даже, что чужой век живем, — а на все воля божья!
Ренева. Поживите; вам все-таки не скучно, вы вдвоем.
Степанида. Вдвоем, вдвоем, барышня; да уж оченно ругатель он у меня, и такой-то злющий стал тебе!..
Ильич (огрызаясь). Ты добра!
Ренева. Ничего; поссоритесь и помиритесь.
Степанида. Это-то что, помиримся! А вот пропитанье-то не знаем, где теперича добывать себе, чем свой хлеб оправдывать, где нам голову приклонить. (Подталкивает Ильича.) Что ж стоишь столбом? Говори барышне.
Ильич. Говори ты; у тебя язык длинней.
Степанида. Вот он, перед вашею милостью, барышня, облаял! Ах ты, полоумный!
Ильич. Молчи, дурова лапотница!
Степанида. Бессовестный! Сам старый сыч!
Ильич. Замолчишь ты?.. Как же будет, барышня, у нас, как вы отъедете, стало быть, и нам отправляться со двора долой, куда глаза глядят? Потому как продажа эта в настоящее время…
Ренева. Что вы! Что вы!.. Вы останетесь по-старому; я распоряжусь, я сделаю условие с покупщиком.
Степанида (толкая Ильича). Кланяйся в ножки барышне.
Ильич. Постой, не толкай!
Ренева. Ах, пожалуйста, не надо! За что это вы? Вы, кажется, заслужили!
Ильич. Усерднейше благодарим, барышня! А что заслужили, это действительно, мы заслужили.
Ренева (уходя налево). Пойдемте, я дам вам кое-что из вещей!
Степанида (следуя за ней). Чурбан! Как следует поблагодарить не умеет! (Передразнивая.) «Мы заслужили»!
Уходят.
Даша (пробегая через сцену). Слава богу, приехали!
Входит Худобаев во фраке, с шляпой в руке.
Явление третье
Худобаев, потом Дерюгин и Ренева.
Худобаев. Да, минута, можно сказать, единственная в жизни человека! У меня несколько дрожит сердце, но буду тверд. Форма же объяснения и самое изложение, мне кажется, хороши; лучше не мог придумать: «Человек — это странник, плывущий по морю житейскому!» Очень живописно! Очень удачное сравнение!
Входит Дерюгин.
Дерюгин. Барышня, верно, сию минуту пожалует. Насчет здоровья, сударь, смею вас спросить?
Худобаев. Н-да… Немножко в боку что-то и спина отчасти; но вообще хорошо, много лучше! Я бодр!..
Ренева входит и окидывает взглядом Худобаева. Дерюгин молча кланяется.
Худобаев (расшаркиваясь). Имею честь кланяться, Анна Владимировна!
Ренева. Здравствуйте, садитесь.
Худобаев. Благодарю-с.
Садится. Дерюгин садится у дверей.
Ренева. Прежде всего, поправились ли вы? Я слышала, что вы пострадали от нашей поездки на луга.
Худобаев. Да-с, очень быстрая езда. Признаюсь, я не могу выносить, не люблю. Вынужден был некоторое время остаться дома.
Ренева. Простите! Это я виновата, я тогда вас пригласила.
Дерюгин. Помилуйте, барышня, где же им за вами поспевать! Им ежели легкой рысцой…
Худобаев. Нет-с, не извольте беспокоиться: я оправился, вполне окреп, совершенно здоров-с!
Ренева. Зачем это вы во фраке? Что за церемонии?
Худобаев. Так-с, такой случай!.. Минута, можно сказать, для меня торжественная!
Ренева. Извините, не понимаю. Что ж, вы покупаете мое имение?
Худобаев. Н-да… нет-с… У меня, видите ли, есть соображение, то есть я бы желал… (Откашливается.)
Ренева. Пожалуйста, только скорей объясняйтесь, — я так спешу в дорогу.
Худобаев. Н-да-с… но именно я бы желал наедине…
Ренева. Что за тайны! Впрочем, извольте: Денис Иваныч, выйдите на минуту.
Дерюгин. Слушаю-с! (Кашлянув в руку, выходит.)
Явление четвертое
Ренева и Худобаев.
Ренева. Говорите, я вас слушаю.
Худобаев. Н-да-с… именно, минута торжественная для меня, и я первый раз в жизни решаюсь! Я долго думал-с!
Ренева. Но только короче и ясней, прошу вас, сообщайте ваши думы, если это идет к делу.
Худобаев. Вы изволили сказать, что уезжаете отсюда?
Ренева. Еду сегодня же.
Худобаев. Н-да!.. И имеете решимость продать ваше имение?
Ренева. Кажется, это вам известно более, нежели кому другому!.. Что же мы будем толковать, о чем уже сто раз говорили!
Худобаев. Нет-с, но ваш отъезд и эта продажа могли бы устраниться, могли бы совершенно не состояться в случае…
Ренева. В случае, если я сегодня внезапно умру, да?
Худобаев. Нет-с; и при других обстоятельствах…
Ренева. Послушайте, вы меня решительно ставите втупик!
Худобаев. Сейчас-с, позвольте, сейчас будет ясно… Н-да-с… я много думал!.. Вообще человек… его можно сравнить с странником, который волею судеб плывет по океану; он переносит различные треволнения, страждет; но, наконец, обретает тихую пристань, источник чистого счастья и успокоения.
Ренева. Что за риторика! К чему все это?
Худобаев. Позвольте-с, позвольте! Вы сейчас увидите! Я много думал… Н-да… Странник!.. Вот и я-с: тридцать пять лет беспорочной службы, немало тяжестей и лишений; в заключение, — я не могу, конечно, пожаловаться, — служба меня вознаградила: я имею ордена, полную пенсию; притом же благоразумною бережливостью я составил накопление, — у меня около пятидесяти тысяч денег. Но… но все же я еще тот странник, пловец, не обретший еще тихой пристани.
Ренева. Нет, извините, я теряю всякое терпенье!
Худобаев. Позвольте, сейчас-с! И вот я случайно приезжаю сюда, для поправления расстроенного по службе здоровья, и вдруг… встречаю!.. Я долго думал! И мне кажется, я именно здесь нахожу…
Ренева. Свою пристань?
Худобаев. Да-с.
Ренева. Что же, и прекрасно, желаю вам…
Худобаев. Но все будет зависеть от вас-с, Анна Владимировна.
Ренева. От меня?
Худобаев. Единственно от вас-с; вы, так сказать, можете решить мою судьбу: или я получу блаженство земное, или останусь вечным пловцом, вечным странником!
Ренева. Да что же вам угодно, наконец, от меня?
Худобаев. Анна Владимировна, я уже имел честь письменно изложить вам…
Ренева. Да, я получила ваше письмо; но оно для меня так же странно, как и ваше настоящее объяснение.
Худобаев. Мое письмо — в нем именно мои чувства; при первом же знакомстве, с первого взгляда на вас, Анна Владимировна, я сказал себе: вы — моя судьба! Анна Владимировна, чувства мои глубоки и искренни, и в сию минуту я прошу… Н-да… прошу…
Ренева. Чего?
Худобаев. Я прошу вашей руки.
Ренева с удивлением смотрит на него.
С своей стороны, я сделаю все зависящее от меня для вашего счастья!
Ренева. Что же именно? Вы желаете взять меня и в придачу мое имение; что же за все это вы сами можете предложить мне?
Худобаев. Мой чин, мои ордена, — они дадут вам положение в обществе; потом я могу вам преподать некоторые нравственные правила, необходимые для молодой женщины.
Ренева. Немного. (Встает.) Нет, батюшка мой, я не тихая пристань, вы ошиблись, я бурное море! И ваш челнок, нагруженный нравственными правилами, сразу бы разбился вдребезги, да и от вас самих не осталось бы ничего, кроме чина да орденов ваших. Нет, в несчастную минуту вам пришла эта мысль в голову!
Худобаев. Я долго думал!.. Это было вполне искренно; но если… то я прошу извинить, что посмел.
Ренева. Извиняю, ради ваших немочей! А теперь последнее слово: покупаете вы имение?
Худобаев. Именье-с… собственно именье… н-да… нет, видите ли, я еще не сообразил. Такая сумма!
Ренева. Ах, да! Вы думали взять его в приданое, но ошиблись в ожиданиях!
Худобаев. Нет-с, вовсе нет!..
Ренева. Засим, между нами все кончено. Извините меня, мне некогда; я желаю вам обрести где-нибудь в другом месте вашу тихую пристань.
Худобаев. Нет-с, отныне я — вечный странник!
Ренева. В таком случае приятных вам странствий желаю.
Худобаев. Благодарю-с!.. Я ухожу; но не могу умолчать: я страдаю и еще долго буду страдать.
Ренева. Сочувствую!.. Компрессы, почаще компрессы на вашу больную голову!
Худобаев. Имею честь кланяться!
Ренева. Прощайте, всего хорошего!
Худобаев (выходя, очень взволнованный). Нет-с… вечный странник!
Ренева. Еще одно приключение! Внесем его в дневник под заглавием: «Странник в челноке».
Входит Дерюгин.
Явление пятое
Ренева и Дерюгин.
Дерюгин. Анна Владимировна, да что ж это с барином-то нашим? Выскочил от вас, как ошпаренный, слова не сказал; на тройке я его привез, парадно, — так и на лошадей не глянул, задул на своей паре без оглядки!.. Али уж с радости, что покупку сделал выгодно?
Ренева. Он вовсе не купить хотел, а взять в приданое.
Дерюгин. Это то есть как же в приданое?
Ренева. Так, за мной: он хотел жениться на мне!
Дерюгин. И связался ж я, одной возки что было!
Ренева. Ну, с ним кончено; теперь я с вами буду дело иметь: значит, вы покупаете имение?
Дерюгин. Да уж, видно, в таком разе, что делать, — надо вас выручать, барышня! Но только и вы нас пожалейте, а мы завсегда рабы ваши верные!
Ренева. Что вам еще?
Дерюгин. Сбавьте, барышня, скиньте тысчонку-другую; верьте нашей совести, — непомерная тягость! Притом же покупаю, а не знаю, что еще будет от сыновей; а деньги их пойдут, — мне где взять!..
Ренева. Извольте, я сбавлю одну тысячу; четырнадцать тысяч в два срока; семь тысяч сейчас и семь через полгода.
Дерюгин. Махина денег! Не зарезаться бы и с именьем этим, — пойдешь с сумой!..
Ренева. Что это, опять запел Лазаря!
Дерюгин. Такое дело, матушка, дело большое! И главная причина — вдруг это… не подумамши хорошенько!
Ренева. Деньги готовы?
Дерюгин. Да уж сколотимся; деньги… дойти только до дома.
Ренева. Хорошо. Вы довезете меня до города, там мы сделаем акт, какой будет нужен. Сейчас давайте деньги и лошадей, — я готова.
Дерюгин. Барышня, да что ж вы так-то? И проститься с нами, как следовает, вам не угодно. А я было и рыбки послал наловить. Сейчас парни мои ловят. Ушицу хотел приготовить, и другое что, и вашу милость, барышня, попросить.
Ренева. Нет уж, Денис Иваныч, благодарю, спешу очень; когда-нибудь после приеду к вам в гости.
Дерюгин. Просим милости, барышня! А то бы изволили малость обождать; и кони подкормятся, резвей докатим.
Ренева. Не жду часа; отправляйтесь.
Дерюгин. Есть воля ваша, подаю! На этой же тройке, не перепрягая, только валдайчик подвязать.
Ренева. Отлично; идите.
Дерюгин. Только до дома мне. Ну, а рыбку, коли уж хорошая попадется, на ваше счастье, барышня, так хоть на дорогу вам уложу. Вчера ночью какая трепеталась!
Ренева. Хорошо, хорошо, только скорей!
Дерюгин. Живой рукой-с.
Уходит.
Ренева (одна). Ох! Сделано, кончено… Как я устала с этими хлопотами! Пойти собираться!..
Уходит налево. Входят Залешин и Авдотья Васильевна.
Явление шестое
Залешин и Авдотья Васильевна.
Авдотья Васильевна. Слава богу, образумились! Хоть в люди-то можно показаться, а то страм на себя напустили.
Залешин. Образумился, образумился, Авдотья Васильевна, радуйся! Провожу соседку и буду жить для вашего удовольствия: будем по субботам блины печь, баню топить…
Авдотья Васильевна. Да, конечно; чего нам не жить, все у нас есть!.. А блины да баня, что вы смеетесь? Разве это не христианское дело?
Залешин. Выпаримся, выпаримся; весь чад из головы выйдет.
Авдотья Васильевна. Первое средство: папаньха завсегда после запоя… Любо-дорого смотреть на вас, Семен Семеныч, как вы так-то.
Залешин. Как «так-то»?
Авдотья Васильевна. Да коли вы умный!
Залешин. О, я очень, очень великатен и тонок! Вы только постигните, раскусите меня хорошенько, Авдотья Васильевна!
Авдотья Васильевна. А я разве не раскусила? Ума у вас палата и характера вы доброго! Вот только, как задурите…
Залешин. Человек — не машина, Авдотья Васильевна, и на грех мастера нет.
Авдотья Васильевна. А никто уж вас так не пожалеет и не побережет, окромя как жена!
Залешин. Никто, никто, мое сокровище!
Авдотья Васильевна. Потому что кому вы нужны? Ведь вы только про себя что-то воображаете, а уж поверьте, что никто, кроме меня, на вас не польстится.
Залешин. Понимаю, понимаю.
Авдотья Васильевна. Да, понимать и чувствовать должны. Вот вы похудели за эти дни; а кто вас пожалеет?
Залешин. Действительно.
Авдотья Васильевна. Кабы не я, так бы и некому.
Залешин. Да и вы не жалейте! Скоро опять в настоящую меру войду.
Авдотья Васильевна. Кабы не я, вы бы не догадались и к Анне Владимировне побывать; так бы она и уехала. Хоть она и погордилась, не была у нас, а мы всетаки честь-честью…
Залешин. Именно, мой друг. Да что она не выходит?
Авдотья Васильевна. Ах, ведь вы слышали, что уезжать сбирается; значит, укладка идет.
Входит Ренева.
Явление седьмое
Залешин, Авдотья Васильевна, Ренева.
Авдотья Васильевна. Погордились, погордились, Анна Владимировна!
Ренева. Простите. Я и сбиралась, да как-то не удалось. Семен Семеныч, вы только встречать меня да провожать являетесь.
Залешин. И меня простите; мне тоже как-то не удалось.
Ренева. Что же вы делали, где пропадали?
Залешин. Чертил.
Ренева. Это что же значит?
Залешин. Вот видите ли, где людям есть развлеченье, есть постоянная работа для ума, там они и живут по-человечески; а мы здесь, в глуши, прозябаем, прозябаем, да вдруг и зачертим.
Авдотья Васильевна. Ах, уж и не говорите!
Ренева. Ведь это, я думаю, вредно для здоровья.
Авдотья Васильевна. И я то же говорю.
Залешин. Ничего; напротив, это нам на пользу. Надо ж в чем-нибудь если не человеческую, то хоть животную жизнь проявлять; а то растительные процессы совсем одолеют; это еще хуже.
Ренева. Да, пожалуй.
Залешин (указывая в окно). Вон и теленок стоял, стоял смирно, да вдруг и запрыгал боком, боком, нескладно таково! Все-таки ему развлеченье. А вон собака на него залаяла: «стой, говорит, смирно, порядку не теряй!»
Авдотья Васильевна. Так это вы меня с собакой равняете? Покорно благодарю. А уж я полагала, Анна Владимировна, что его испортили злые люди. Вы не подумайте… это бывает.
Ренева. В самом деле, вас не испортил ли кто?
Залешин. Что меня портить! Я с самого рождения порченый.
Ренева. Я вас попрошу, Семен Семеныч, передать мой поклон моему любезному кавалеру Борису Борисычу Рабачеву.
Залешин. Да он сам, чай, явится.
Авдотья Васильевна. Дома их нет, мы заезжали.
Ренева. Не знаю. Не имеет, вероятно, желания; да и к чему? Дальние проводы, лишние слезы.
Залешин. Простое дело-то: проспал, лег поздно. Я вчера видел его невесту.
Ренева. Как, разве он женится?
Залешин. Да, уж это, кажется, дело решенное. По крайней мере она мне говорила, что свадьба скоро, что они хотят дом новый строить.
Ренева. Вот как!
Задумывается. Слышен почтовый колокольчик.
Вот и лошади. Прощайте, улетаю. (Громко.) Даша, едем!
Авдотья Васильевна. Счастливого пути, Анна Владимировна, всего хорошего!
Ренева. Благодарю! Не поминайте меня лихом!
Авдотья Васильевна. Помилуйте, как можно!
Залешин. За что лихом? Спасибо! Осветили нас.
Входит Даша, одетая по-дорожному, в руках у нее пальто, различные платки и шляпка Реневой; Ильич и Степанида выносят чемодан.
Явление восьмое
Ренева, Залешин, Авдотья Васильевна, Даша, Ильич, Степанида, потом Дерюгин.
Ильич. Не так берешься, лапотница.
Степанида. Простите-извините, господин-дворянин, ваше благородие!
Даша. Там еще узлы и коробки остались.
Ильич. Всё мигом вынесем!
Входит Дерюгин.
Дерюгин. Барышня, у нас в деревне неблагополучно!
Ренева. Что такое, что случилось?
Дерюгин. На реке. Такое дело! Вот поди ж ты!
Ренева. Говорите толком!
Дерюгин. Парни мои неводок закинули, ан грех и вышел!
Ренева. Да что же, что?
Дерюгин. Вытащили, да не то, что нужно!
Вбегает Рабачев, одежда и волосы в беспорядке, глаза блуждают.
Явление девятое
Ренева, Залешин, Авдотья Васильевна, Даша, Ильич, Степанида, Дерюгин, Рабачев.
Залешин. Вот он! Я говорил, что придет.
Рабачев. Да, я пришел… Я пришел сюда, а там на берегу, на песке, видел ее… Она лежит на берегу, на песке… белая…
Залешин. Ах, несчастный! Что с ним!
Дерюгин что-то шепчет на ухо Залешину.
А!.. Вот что! Ах, несчастный!
Рабачев. Я посмотрел на нее, долго смотрел… Я хотел бежать от нее… Я бежал, а она, не двигаясь, шла за мной… Или я еще все там, на берегу, подле нее; или она здесь подле меня… (Опускается на стул, хватаясь за голову.)
Ренева. Что-то случилось страшное!.. Выдьте на минуту, выдьте все! Ему нужно успокоиться; я с ним поговорю.
Залешин и Дерюгин выходят направо, остальные налево.
Явление десятое
Ренева и Рабачев.
Ренева. Что с вами? Кто за вами идет? Успокойтесь!
Рабачев (встает). Ах, нет, нет, я с ума сошел. Она там, на берегу… лежит… белая… Пойдемте к ней, посмотрите на нее.
Ренева. Хорошо, мы пойдем. Вы скажите, что случилось? Кто там?
Рабачев. Боже мой! Кто! Да она, Оля моя… Оля Василькова.
Ренева. Что же с ней?
Рабачев. Да она в реке… сейчас вытащили… она на берегу лежит…
Ренева. Да что же… отчего это?
Рабачев. Мы ее погубили. Помните, в тот вечер, как вы приехали, мы с ней были в саду у вас…
Ренева. Так это вы были?
Рабачев. Да. На другой день вы сказали ей прямо в глаза, что вы видели двух счастливцев и что вам было бы очень приятно и весело разбить это чужое счастье. С той поры она и затосковала, и все твердила мне: «Она разобьет наше счастье».
Ренева. Но я ведь не знала…
Рабачев. Вчера еще она ворковала о счастье; мы хотели на-днях обвенчаться; новенький домик хотели построить… Вы пришли ко мне…
Ренева. Ах, не мучайте меня, говорите скорее!
Рабачев. Она, бедная, испугалась, спряталась, а я пошел с вами. Мы катались на лодке, нам было весело; а она в смертной тоске бродила по берегу.
Ренева. Мне больно слушать!..
Рабачев. Вам больно слушать, а каково ей было переживать те часы, пока она додумалась до самоубийства? Пойдемте!
Ренева. Куда? Зачем?
Рабачев. Отдайте мне ее, воротите!
Ренева. Это невозможно.
Рабачев. А невозможно, так пойдемте к ней! Я не знаю, кто из нас виноват, кто убийца. Мы будем судиться перед ней. Если вы виноваты, так я вас утоплю в той же реке и на том же самом месте. Пойдемте!
Ренева. Нет, постойте! Ваше обвинение слишком серьезно и тяжко, чтоб я могла принять его! Я желаю, я могу оправдаться.
Рабачев. Так говорите, я хочу знать правду, всю правду.
Ренева. На нашу с вами встречу и на все, что потом произошло между нами, я смотрела, как на счастливую случайность, на веселое приключение, о котором останется более или менее приятное воспоминание, и только. Мне казалось, что с моим отъездом у вас все пойдет по-старому, что я ничего не нарушу. Когда вчера я увидела у вас дикие порывы страсти, я убежала от вас, я не хотела более встречаться с вами, — я думала, что ваша вспышка сама собой погаснет. Эти порывы, эта экзальтация никогда не ведут к добру. Надо уметь жить. Как же вы не заметили с первого взгляда, что я на серьезную страсть неспособна.
Рабачев. Да, вам хотелось, чтоб я, всей душой любя мою несчастную Олю, умел еще любить и вас на день, на два, на полчаса… Как же вы не заметили с первого взгляда, что я серьезный человек?
Ренева. А если вы серьезный человек, как же вы, любя страстно свою невесту, могли через полчаса увлечься другой женщиной?
Рабачев (пораженный, садится на стул). Да… да… да… Ах, я сумасшедший! Я ищу виноватого, а он здесь, на глазах! (Громко.) Идите сюда, люди добрые, пожалуйте все, все, кто там есть, идите сюда!
Входят: Залешин и Дерюгин справа; слева: Авдотья Васильевна, Даша, Ильич, Степанида.
Явление одиннадцатое
Ренева, Рабачев, Залешин, Авдотья Васильевна, Дерюгин, Даша, Ильич и Степанида.
Рабачев. Люди добрые! Там… на берегу, на песке, лежит мертвая девушка; чистая душа, ни в чем неповинная. Ее убили. А убийца — я! (Падает на колени.) Кланяюсь вам всем, кланяюсь всему свету белому. Кланяюсь матери сырой земле! Простите меня! (Встает.) Сам я виноват, сам я себя и казню. (Убегает.)
Дерюгин (смотрит вслед ему). Барышня, он побежал не дорогой, он побежал садом; а там яр, обрыв поболе двадцати сажен. Тут не то что человек, а и камень разобьется вдребезги.
Ренева. Ах, бегите, бегите за ним!
Дерюгин убегает в сад. Все остаются в ожидании. Дерюгин возвращается.
Дерюгин. Нет уж, молитесь за него! Добрый был барин Борис Борисыч, а христианской смертью умереть бог не привел.