• Приглашаем посетить наш сайт
    Анненский (annenskiy.lit-info.ru)
  • Джакометти П.: Семья преступника. Перевод Островского.

    Действие: 1 2 3 4 5
    Комментарии

    Семья преступника

    (La morte civile)

    Лица:

    Коррадо.

    Арриго Пальмиери, доктор.

    Джиоакино Руво, монсиньор.

    Дон Фернандо.

    Гаэтано.

    Розалия.

    Эмма.

    Агата.

    Действие происходит в глубине Калабрии, во время владычества Бурбонов. 

    Действие первое

    Зала в доме доктора, очень прилично и скромно меблированная. Выходная дверь посередине; три боковые ведут в сад, в библиотеку и во внутренние покои.

    Явление первое

    Дон Фернандо и Агата.

    Дон Фернандо. Так ты меня сразу узнала?

    Агата. Сразу; как же мне не узнать, я ваша кормилица, я вас кормила.

    Дон Фернандо. Ты скажи лучше, что мне уж было верных пятнадцать лет, когда дядюшка меня отправил отсюда в Катанию учиться, и что…

    Агата. Ну, да ведь и с того времени много воды утекло. Разве вы не видите, дон Фернандо, как я состарилась? А вы все такой же молоденький.

    Дон Фернандо. То-то ты и удивилась, как увидела меня, и рот разинула.

    Агата. Ах, нет! Я удивилась, что вы все еще в светском звании.

    Дон Фернандо. А, понимаю! Ты, моя добрая кормилица, надеялась увидать меня каноником, прелатом? Не правда ли?

    Агата. А как я молилась об этом святому Дженнаро!

    Дон Фернандо. Спасибо за хлопоты! Хвала святому, что он не слушал твоих молитв!

    Агата. Ай, боже мой! Что за мысли!

    Дон Фернандо. Мысли честного человека, моя милая. Для всякого ремесла нужна охота, а иначе будет плохо дело. Это истинная правда, что монсиньор, мой дядюшка, прочил меня в духовное звание и из Катании препроводил меня в Рим к своему братцу-кардиналу; но он ошибся в расчете. Деньги я тратил хорошо, учился мало, забавлялся много, безобразничал еще больше и воротился к дядюшке чуть-чуть христианином, да и то еще чудо великое!

    Агата. Господи, что я слышу! Так ли я вас растила! Я ли не открещивала вас от всякого наваждения! Я ли не вешала вам на грудь ладонки и всякую святыню! Ах, я несчастная! Если б монсиньор слышал, что вы говорите, вот бы разгневался. Вы хоть при нем-то будьте поскромнее!

    Дон Фернандо. Чорт возьми! Я недаром был в Риме, и лицемерию и обману обучился порядочно… Я вот и здесь теперь служу службу монсиньору по сыскной части: видишь, я еще хороший католик.

    Агата. По сыскной части?

    Дон Фернандо. Розыск, впрочем, самый невинный и очень приятного свойства, так как дело касается женщины.

    Агата. Женщины? Ах, вероятно… да, должно быть, так… впрочем, такое поручение едва ли по вас… но нет, монсиньор ошибаться не может. А я думала, что вы приехали сюда только затем, чтоб повидаться с доктором Пальмиери, с которым провели свое детство, и чтоб меня навестить.

    Дон Фернандо. Оно так-то так, и тебя, и Арриго мне видеть очень приятно; но эта таинственная дама, которую, как я слышал от дяди, доктор вывез из Катания и прячет здесь, в глуши Калабрии, меня интересует всего более. Кто она? Как ее зовут?

    Агата. Кто она — неизвестно. Как зовут? Розалия.

    Дон Фернандо. Розалий в Сицилии много… Я их знал пропасть. Ты скажи мне: эта Розалия — девушка?

    Агата. Кто ж ее знает.

    Дон Фернандо. Замужняя?

    Агата. Кто ее знает.

    Дон Фернандо. Вдова?

    Агата. А кто ж ее знает.

    Дон Фернандо. Значит, неизвестно? Ну, наконец, хороша она?

    Агата (пожимая плечами). Гм…

    Дон Фернандо. Про это тебя и спрашивать-то бы не надо.

    Агата. Отчего же?

    Дон Фернандо. Ни одна старуха на такой вопрос не ответит, а только пожмет плечами, как ты. Это уж лучше я сам рассмотрю. Дело в том, что эта незнакомка очень сокрушает моего дядю; в качестве пастыря он обязан, он сам так говорит, быть на страже добрых нравов, отвращать соблазны… А эта Розалия, судя по тому, что я слышал, возбуждает подозрения и тревожит совесть здешних обывателей, которые, к несчастью, и от природы подвержены ханжеству и суеверию.

    Агата. Ах! Соблазну тут очень много. Недаром же я молюсь мадонне, чтоб поскорей выбраться из этого дома, от греха.

    Дон Фернандо. Что же ты не уйдешь?

    Агата. Нельзя. У этого еретика-доктора я живу по приказанию монсиньора, а он мой духовник.

    Дон Фернандо. Это что-то мудрено. Значит, дядюшка имеет какие-нибудь неприятности с доктором…

    Агата. Не знаю.

    Дон Фернандо. Но с чего ж бы им ссориться?

    Агата. Ах, дон Фернандо! О таких вещах лучше молчать, они слишком оскорбляют нравственность.

    Дон Фернандо. В таком случае я у тебя спрашиваю: зачем же твой духовник держит тебя, так сказать, у самыз врат адовых? Разве сторожем?

    Агата. Нет, дон Фернандо, мне, бедной грешнице, для спасения души моей нужно испытание.

    Дон Фернандо. В должности шпиона. (В сторону.) Надо остеречь друга.

    Агата. Позвольте мне итти, у меня есть дело…

    Дон Фернандо. Погоди, мне нужно еще спросить кой-что… Но только отвечай хорошенько, а не жми плечами. Доктор был женат?

    Агата. Конечно, был, только жена его давно умерла.

    Дон Фернандо. Где умерла?

    Агата. В этом доме, за два года перед тем, как доктор переехал на житье в Катанию вместе с дочкой. От этих родов его жена и умерла.

    Дон Фернандо. В Катанию? Значит, после моего отъезда, иначе как бы нам не встретиться. И мой друг все еще вдовец?

    Агата. Кто же его знает.

    Дон Фернандо. Опять «кто знает».

    Агата. Ах, боже мой! Да что ж мне говорить?

    Дон Фернандо. Ты, однако, довольно разговариваешь. Итак, есть подозрение, что он женился опять?

    Агата. Гм…

    Дон Фернандо. Может быть, тайно? На Розалии, что ли?

    Агата. Но!..

    Дон Фернандо. Гм… но!.. Ты только дразнишь мое любопытство.

    Агата. А мне до них и дела нет. Хотите видеть незнакомку? Вот она! (Показывает в дверь налево.)

    Дон Фернандо. Не разглядишь хорошенько. С ней девушка… Кто она? Дочь ее? Дочь доктора, что ли?

    Агата. Ничего не знаю.

    Дон Фернандо. Чорт возьми, как это забавно! Я люблю все диковинное, и если мне удастся открыть…

    Агата. Не удастся…

    Дон Фернандо. Во всяком случае… Подожди, они идут сюда. Посторонимся. (Отходят в глубину сцены.)

    Явление второе

    Розалия, Эмма, дон Фернандо, Агата.

    Розалия (держит Эмму за руку). Не хотите ли в сад, милая Эмма, нарвать цветочков?

    Эмма. С величайшим удовольствием. Мы сделаем хорошенький букет, и я его подарю папа, когда он воротится от больных. Я ему дарю цветы, а он меня целует, — мне выгоднее.

    Розалия. Да, поцелуи родителей — святыня, ото хорошо чувствуют те дети, которые уж не могут ими пользоваться.

    Эмма (печально). И я знаю только поцелуи отца.

    Розалия (скоро). Пойдем, пойдем в сад.

    Идут в двери.

    Дон Фернандо (подходя). Извините, если…

    Эмма (тихо Розалии). Какой-то господин. Кто это?

    Розалия (взглянув на Фернандо). Я его где-то видала, но…

    Дон Фернандо. Я искал… моя нескромность… (Агате.) Кажется, я ее знаю.

    Агата. Неужели?

    Розалия. Извините, синьор, меня ждут.

    Агата (про себя). Кто это?

    Дон Фернандо. Сделайте одолжение, одну минуту! Теперь я вижу, что моя память меня не обманывает. Мы были знакомы в Катании.

    Розалия. Не помню, синьор.

    Дон Фернандо. Вы не помните дон Фернандо, который так часто бывал у вашего отца, который был другом вашего…

    Розалия (быстро перебивая его). Очень может быть… да, мне кажется… но столько лет…

    Дон Фернандо. Около четырнадцати.

    Розалия. Да, четырнадцать.

    Дон Фернандо. Какая счастливая случайность… А эта прелестная девица ваша дочка?

    Эмма. Нет, синьор, я не знаю своей матери, она умерла, лишь только явилась я на свет… Какие угрызения я испытываю! Может быть, я глупа! Все-таки не я ли была причиной ее смерти!

    Дон Фернандо. Бедненькая!

    Эмма. Ах, если бы добрая Розалия была моей матерью!..

    Агата (про себя). Да она и есть.

    Эмма. Я не знала бы этой боли в своем сердце. Говорят, что мое здоровье ненадежно, что я очень впечатлительна, часто плачу… Но это оттого, что я не могу забыть… Как только вспомню, что моя мать умерла от меня, что я была причиной ее смерти, я страдаю, я постоянно страдаю, И если б не отец, такой благородный, такой добрый, который так меня любит, так ласкает ежеминутно…

    Дон Фернандо. Так вы дочь Пальмиери?

    Эмма. Да, синьор.

    Дон Фернандо. Друга моего детства?

    Розалия (с удивлением). Он ваш друг?

    Эмма. Ах, вы его знаете! Вы его любите! Как мне это приятно! Не правда ли, что он ангел?

    Дон Фернандо. Да, он из редких людей; и теперь, когда я смотрю на вас и слушаю вас, я вижу, что он награжден достаточно за свои добрые качества. Действительно, я теперь припоминаю, что у него была дочь.

    Агата. Не говорила ли я вам, дон Фернандо, что у него была дочь… только она с летами очень изменилась. Особенно глаза, были черные, стали голубые, так по крайней мере говорит ее кормилица; а кормилица, я это по себе знаю, ошибиться не может.

    Дон Фернандо. Святой Дженнаро сотворил чудо.

    Агата. Видно, что так.

    Розалия. Что вы этим хотите сказать, милая Агата?

    Агата. Решительно ничего. Я говорю то, что слышала сто раз от других.

    Розалия. Вы очень любите разговоры… но теперь уж мы более в них не нуждаемся, и я попросила бы вас заняться лучше своим делом, потому что…

    Агата. Как прикажете.

    Розалия. Я прошу вас.

    Агата. Отчего ж и не приказывать? Разве вы не хозяйка в доме?

    Розалия. У вас один хозяин.

    Агата. Один, так один.

    Эмма. Нехорошая Агата! Ты вечно сердишься! Что ты болтаешь о черных и голубых глазах! Глаза мне дал бог, он может и изменить их. Я не люблю, что ты всегда обижаешь добрую Розалию, которая мне вместо матери и которую я люблю, как мать.

    Агата. А, вот уж как!

    Эмма. Поди, я не люблю тебя!

    Агата. Иду, иду! (Уходя, про себя.) Какова прыть у этих незаконнорожденных! (Уходит.)

    Дон Фернандо. Эти ханжи — ведьмы порядочные.

    Розалия. Нужно терпеть.

    Дон Фернандо. Расскажите мне теперь, синьора Розалия, про вашу семью, про…

    Розалия (делает знак, чтобы он молчал). Эмма, мне нужно поговорить с дон Фернандо; а вы не хотите ли погулять по саду?

    Эмма. Пожалуй; я нарву цветов, пока отец не вернулся. До свидания, Розалия! прощайте, дон Фернандо!

    Дон Фернандо. Прощайте, ангел небесный!

    Эмма уходит.

    Мне, право, совестно, что я вас так беспокою; синьорина могла бы остаться с нами. Может быть, в том, что вы хотите сказать мне, есть какая-нибудь тайна?

    Розалия. Девочка не, знает моего прошедшего; оно так печально, что я, отвечая на ваши вопросы, огорчила бы ее нежную душу… Она, бедненькая, так любит меня… Вы сами видели.

    Дон Фернандо. Да, но я не понимаю, что же тут дурного, если она узнает, что у вас был муж. Не видя при вас вашего мужа и судя по вашему незавидному положению в этом доме, если внешность меня не обманывает, я полагаю, что он умер.

    Розалия. А если жив?

    Дон Фернандо. В таком случае нужно согласиться, что внешность обманчива. Жив! Это дело другого рода… Как, где живет он? Что случилось? Развод?

    Розалия. Я не могу отвечать вам.

    Дон Фернандо. Но я вижу по глазам вашим… Он вас бросил? Вы опускаете голову? Бросил? Я так и ждал. Эти бурные страсти годятся больше для романа, чем для действительной жизни, и всегда доводят до беды. Я хорошо помню вашу свадьбу. Он, сумасшедший, похитил вас. Только под нашим огненным небом и на нашей волканической почве родятся такие люди; они не знают ни в чем середины, во всем у них крайности: если уж добродетели, так великие, если преступления, так ужасные.

    Розалия. Да, ужасные, ужасные!

    Дон Фернандо. Ваши родители были правы, когда…

    Розалия. Ах, молчите!

    Дон Фернандо. Что кому на роду написано, то сбудется… я в том уверен. Вы-то были бы по крайней мере свободны! Как же вы поживаете с доктором? Не очень-то хорошо, не правда ли? Я понимаю: без законного признания, без благословения церкви.

    Розалия (с изумлением). Дон Фернандо, что вы говорите!

    Дон Фернандо. Будьте покойны, я совсем без предрассудков и имею свои собственные воззрения на брак… Но наши гражданские установления… римская курия…[1] Триентский собор.[2]

    Розалия. Довольно! И вы тоже… И тут я оклеветана… везде. А между тем я невинна; в бедности, оставленная родными, я взяла должность гувернантки как единственное средство к жизни. Доктор Арриго, добрейший человек, какого только я знаю, сделался моим спасителем. Нам не в чем упрекать себя, поверьте мне, дон Фернандо, на душе у нас чисто.

    Дон Фернандо. Я верю вам, синьора Розалия, но я уважал бы вас и в противном случае. Для меня здравый смысл убедительнее канонического права; но, согласитесь сами, мой дядюшка монсиньор моих мыслей иметь не может.

    Розалия (с большим удивлением). Что вы говорите? Монсиньор ваш дядя?

    Дон Фернандо. Вам это не нравится?

    Розалия. Очень; он-то меня и преследует.

    Дон Фернандо. Да, из его разговоров можно понять, что он к вам особенной дружбы не питает; но преследовать вас… разве уж по долгу совести.

    Розалия. По совести не клевещут.

    Дон Фернандо. Согласен, но представьте вы себя в его рясе. Он действует по принципу. Пожалуй, если хотите, он действует, как инквизитор, но инквизитор честный. Он уверен, что между вами и Арриго существуют отношения, которых нельзя не назвать еретическими.

    Розалия. Но таких отношений не существует.

    Дон Фернандо. Я вам верю. Но общественное мнение…

    Розалия. Общественное мнение можно повернуть как угодно.

    Дон Фернандо. Кому до этого дело?

    Розалия. Тем, которые хвастаются христианской любовью и милосердием. А ваш дядюшка первый поднял камень на меня.

    Дон Фернандо. Неужели он?

    Розалия. Где родилась клевета? Откуда она вышла и поползла из дома в дом? Из аббатства.

    Дон Фернандо. Скажите, дядя делал вам упреки, угрожал вам?

    Розалия. Нет. Ах, боже мой! Эта борьба идет во мраке, под покровом тайны. Жертва чувствует удары и не видит руки, которая их наносит. Я живу в постоянном страхе; не сегодня, так завтра… ненависть патеров не дает пощады.

    Дон Фернандо. Ненависть? Вообще я с вами согласен… но мой дядя… Он вас ненавидит?

    Розалия. Да, глубоко.

    Дон Фернандо. Должны же быть тайные причины.

    Розалия. Они есть.

    Дон Фернандо. Могу я знать их?

    Розалия. Нет, я деликатна.

    Входит Агата.

    Явление третье

    Розалия, дон Фернандо, Агата.

    Розалия. Что вам, Агата?

    Агата. Я пришла узнать, дома ли доктор. Монсиньор дожидается его в зале, ему очень нужно видеть доктора.

    Розалия (с испугом). Монсиньор?

    Агата. Вам, синьора, этот визит не нравится?

    Розалия. Этот визит не ко мне. Доктор еще не воротился, но он скоро будет. Если монсиньору угодно подождать, проведите его сюда, здесь его племянник.

    Агата (с усмешкой). Много вам благодарны. (Уходит.)

    Розалия. Я пойду в сад, к Эмме.

    Дон Фернандо. Я советовал бы вам остаться, вы бы меня поддержали.

    Розалия. Мне остаться? Невозможно. Дон Фернандо, вы знали меня девушкой, вы убеждены, что я ни в чем не виновата, — уверьте его, что я ничего дурного не делаю, что преследовать меня не за что, я и без того много страдала. Пусть он оставит меня в покое в этом скромном убежище. Скажите ему все это или уж по крайней мере не марайте меня еще более. Будьте честны, я прошу вас. (Уходит в ту же дверь, в которую вышла Эмма.)

    Дон Фернандо. Есть причины к ненависти? Мой дядюшка, вместо того чтоб воевать с пороком, уж не воюет ли с добродетелью. Я хорошо помню, как этот пастырь в прежние годы оказывал особое предпочтение некоторым овечкам, и что ж мудреного, что он и теперь эту заблудшую овцу хочет загнать в овчарню… милосердия ради.

    Входит монсиньор.

    Явление четвертое

    Монсиньор и дон Фернандо.

    Монсиньор. Ты здесь еще! Каково идет твой розыск?

    Дон Фернандо. Я действовал, как инквизитор. Хотите верьте, хотите нет, а ремесло очень трудное.

    Монсиньор. Как ты нашел эту унылую искательницу приключений? Ты отказался от служения богу и захотел жить в свете, ты должен знать по опыту всякую мину, всякое выражение лица женщины: и сентиментальное, и стыдливое, и обольстительное.

    Дон Фернандо. Да, я знаю кой-что, но те, которые их исповедывают, знают больше.

    Монсиньор. Такие женщины не бывают на исповеди.

    Дон Фернандо (в сторону). Что они за дуры…

    Монсиньор. Ну, что же однако?

    Дон Фернандо. Однако эта Розалия, с своей тихой печалью, очень мила, и если б я был анахоретом, то предпочел бы ее сухоядению и бичеваниям; вот почему я и оправдываю.

    Монсиньор. Что ты оправдываешь?

    Дон Фернандо. Вашу справедливую ненависть к ней.

    Монсиньор. Мне ненавидеть ее! Напротив, я ее жалею, очень жалею. Я хотел воротить ее на путь истинный. Знай, что я решился даже дать ей убежище в аббатстве подле себя.

    Дон Фернандо. Неужели? (В сторону: «Хотел-таки загнать в овчарню».) И она отказала?

    Монсиньор. С негодованием и решительно. Жаль расстаться.

    Дон Фернандо. С кем?

    Монсиньор. С любовником.

    Дон Фернандо. С Арриго? Вы ошибаетесь, он не любовник ее.

    Монсиньор. Не любовник? Ты не знаешь Пальмиери, а я его насквозь вижу. Он атеист.

    Дон Фернандо. Арриго атеист?

    Монсиньор. Да. Какие книги он читает? Во всем доме одно распятие, и то потому только, что он считает его за произведение Бенвенуто Челлини. Чьи портреты в библиотеке? Сарни, Арнальдо, Джиордано Бруно, Кампанеллы, Филянджиери, Франческо Конфорти, Доменико Чирилло.[3]

    Дон Фернандо. Все великие люди.

    Монсиньор. Кончившие жизнь на эшафоте.

    Дон Фернандо. Как мученики.

    Монсиньор. Что ты говоришь, опомнись!

    Дон Фернандо. Я удивляюсь, монсиньор, каким образом вы так хорошо знаете все, что здесь делают, говорят, думают, едят: вы так редко здесь бываете.

    Монсиньор. Я вижу сквозь стены.

    Дон Фернандо. Но я не понимаю, на чем вы основываете свое заключение о нравственности Арриго и об его отношениях к Розалии.

    Монсиньор. Ты не понимаешь, что без религиозности не может быть и нравственности?

    Дон Фернандо. Не понимаю. Я знаю, что хвалят доктора преимущественно бедные, что называют его добрым, благородным, ангелом-утешителем…

    Мвнсиньор. В этом-то я и вижу разврат и соблазн.

    Дон Фернандо. Я вижу, что между вами борьба из-за принципов, и жертвой этой борьбы будет бедная Розалия.

    Монсиньор. Бедная Розалия должна быть готова отправиться отсюда очень далеко.

    Дон Фернандо. Вы ее прогоните? Вы? Обесчестить женщину по одному подозрению, это дело…

    Монсиньор. Подозрению? Знай, что у меня в руках такие доказательства, которые заставляют меня действовать решительно.

    Дон Фернандо. Обдумайте дело, монсиньор! Розалия не заслуживает подобного обращения; я ее давно знаю: она была добрая, честная… и если б не это несчастное замужество…

    Монсиньор (с удивлением). Она замужем?.. Тем хуже… или нет, тем лучше! Где ее муж?

    Дон Фернандо. Я не знаю.

    Монсиньор. Они разошлись?

    Дон Фернандо. Она не виновата.

    Монсиньор. Всегда виновата жена.

    Дон Фернандо. Не вдруг решайте, нужно разобрать.

    Монсиньор. В делах брака мы не разбираем.

    Дон Фернандо. И бываете несправедливы.

    Монсиньор (строго). Что?

    Дон Фернандо. То есть…

    Монсиньор. Но все-таки я благодарю тебя за известие.

    Дон Фернандо сторону). Думал помочь, а вышло хуже.

    Входит Агата.

    Явление пятое

    Монсиньор, дон Фернандо и Агата.

    Монсиньор. Что, вернулся этот синьор?

    Агата. Уж порядочно-таки, да позамешкался в саду с букетом цветов. Нельзя же, подарок от… от дочки. Нежности по этому случаю, потом, само собой разумеется, любезности, улыбочки синьоре… гувернантке.

    Дон Фернандо (про себя). Эка проклятая!..

    Монсиньор. Сделает он мне честь принять меня?

    Агата. Он пошел в библиотеку и просит монсиньора подождать минуту.

    Дон Фернандо. Хорошо. С каким удовольствием я увижу его!

    Монсиньор. Но только не сейчас: мне нужно говорить с ним без свидетелей.

    Дон Фернандо. Но я…

    Монсиньор. Приказывать тебе нужно?

    Дон Фернандо. Я уйду. (Уходит.)

    Монсиньор (важно). Есть что-нибудь новое?

    Агата. Нет. Но относительно девочки я верно знаю, что…

    Монсиньор. Об ней я знаю все, что нужно. Ступай!

    Агата целует его руку.

    Завтра я буду ждать тебя.

    Агата. Непременно, монсиньор. (Уходит.)

    Монсиньор. Теперь, если господину философу угодно будет вступить со мной в словопрение, я готов.

    Входит Пальмиери.

    Явление шестое

    Пальмиери и монсиньор.

    Пальмиери. Монсиньор, прошу извинить меня, что я заставил вас дожидаться, но…

    Монсиньор. Я сам должен извиниться перед вами, что своим визитом отрываю от семейных радостей, от философских размышлений… Поверьте, что без причины…

    Пальмиери. Зачем бы вы ни пожаловали, монсиньор, прошу вас садиться.

    Монсиньор. Благодарю вас. (Садятся.) Нас никто не слышит?

    Пальмиери. Никто.

    Монсиньор. Дело, о котором я буду говорить с вами, слишком важно.

    Пальмиери. Я готов выслушать вас с таким же терпением, как и всегда.

    Монсиньор. Чтоб не злоупотреблять вашим терпением, я оставляю всякие околичности и приступаю прямо к делу.

    Пальмиери. Премного обяжете.

    Монсиньор. Я пришел поговорить с вами об этой известной женщине…

    Пальмиери. Кто эта известная женщина?

    Монсиньор. Гм… Розалия.

    Пальмиери. Разговор не новый, но всегда приятный.

    Монсиньор. На этот раз он приятен не будет. Ей необходимо удалиться не только из вашего дома, но даже из этого округа.

    Пальмиери. Для чего, монсиньор?

    Монсиньор. Я не желал бы объясняться более.

    Пальмиери. В таком случае наш разговор будет короток. Вы считаете меня философом; а для философа первое дело — искать причины вещей и явлений. Я не нахожу никаких разумных оснований для той необходимости, о которой вы говорите. Розалия честная женщина, живет в доме честного человека, она гувернантка моей дочери, и довольно.

    Монсиньор. Вашей дочери…

    Пальмиери. Вы сомневаетесь, монсиньор?

    Монсиньор. Нет. Я боюсь только, что эта девочка не та, которая родилась у вас и которую я имел честь крестить.

    Пальмиери. Как же это так?

    Монсиньор. Я думаю, что ребенок, настоящая Эмма, умерла в Катании, через несколько месяцев после вашего приезда в этот город.

    Пальмиери. Вам сказали неправду.

    Монсиньор. Ничего не может быть справедливей этого. Сегодня утром я получил от аббата Бенедиктинов: свидетельство об ее смерти, — я требовал его на всякий случай и имею честь представить вам. (Подает ему лист.) Ничего, возьмите, возьмите, полюбуйтесь на досуге, — у меня другое есть. Вы видите, что я хоть и не философ, а тоже доискиваюсь причин вещей и явлений.

    Пальмиери. Да, когда это нужно для того, чтоб вредить другим, я это вижу, вижу также, что вы занимаетесь моими делами больше, чем следует.

    Монсиньор. Может ли быть посторонним делом то, что тревожит совесть моей паствы?

    Пальмиери. Какая тревожная совесть!

    Монсиньор. Итак, жена ваша умерла, на другой вы не женаты, значит вторая Эмма незаконная.

    Пальмиери. Я мог бы разубедить вас в этом… Но в своих поступках, монсиньор, я никому не даю отчета, кроме своей совести. Законная дочь Эмма или незаконная, это нисколько не доказывает, чтобы Розалия была ее матерью.

    Монсиньор. Не доказывает, но заставляет подозревать.

    Пальмиери. Подозревают только дурные люди.

    Монсиньор. Но по крайней мере вот что не подвержено сомнению: Розалия замужем, живет врозь с мужем и, следовательно… Видите, доктор, что я знаю и это.

    Пальмиери. Вижу, вижу.

    Монсиньор. Эта женщина живет у вас, разойдясь с собственным мужем…

    Пальмиери. Разойдясь — это неоспоримо. Но по какой причине, знаете ли, монсиньор?

    Монсиньор. Нет.

    Пальмиери. А еще судите и осуждаете.

    Монсиньор. Пусть она возвратится…

    Пальмиери. Куда?

    Монсиньор. К мужу.

    Пальмиери. В неаполитанские казематы?

    Монсиньор. Как?

    Пальмиери. Четырнадцать лет, как он осужден и заключен.

    Монсиньор. Осужден!.. Ах, боже мой! И она, вместо того чтоб оплакивать мужа…

    Пальмиери. Что же она делает?

    Монсиньор. Не знаю.

    Пальмиери. А я знаю… Положение ее ужасно: она ни в чем не виновата, а между тем осуждена страдать.

    Монсиньор. Кто ж виноват?

    Пальмиери. Триентское законоположение. Муж лишен всех человеческих прав, осужден на вечное заключение — это то же, что смерть, смерть гражданская, политическая. И жена не может располагать собой, не может выйти замуж…

    Монсиньор. Этот закон свят.

    Пальмиери. Не верю.

    Монсиньор. Вы говорите нечестиво.

    Пальмиери. Не слушайте!

    Монсиньор (встает). Жду вашего решения относительно Розалии.

    Пальмиери. Мое решение, монсиньор, следующее: никто не вправе испытывать мою душу, разыскивать мои сердечные привязанности, мое семейство; Розалия несчастна, обижена законом, отвержена обществом, оклеветана ханжами, я ей дал честное и покойное убежище, и никто в мире не принудит меня, ни советами, ни доносами, ни угрозами, отказаться от доброго дела, которое я считаю своим долгом.

    Монсиньор. Мы еще посмотрим.

    Пальмиери. Сколько вам угодно. Имеете еще что-нибудь сообщить мне?

    Монсиньор. Нет.

    Пальмиери. Тем лучше.

    Монсиньор уходит.

    Бедная Розалия! Удалить ее! Разлучить ее с ее дочерью! О нет! Она не переживет этого горя.

    Действие: 1 2 3 4 5
    Комментарии

    © timpa.ru 2009- открытая библиотека