Действие третье
ЛИЦА:
Стыров.
Евлалия Андревна.
Мулин.
Марфа.
Мирон.
Кабинет Стырова; в глубине дверь в гостиную, направо во внутренние комнаты; богатая кабинетная мебель в беспорядке; камин, на нем часы и проч., большой письменный стол, на нем ящик с сигарами, золотой портсигар, разные вещи и бумаги; всё в беспорядке.
Явление первое
Мирон (один, стоит посредине комнаты).
Мирон. Трещит моя головушка, врозь разваливается! (Смотрит в каминное зеркало.) Ого, физиономия-то! Эна, а! Ах, шут-те! Точно из аду на время выпущен. Отделал я себя за неделю-то! Что говорил, что творил, ничего не помню. Барин-то приехал, посмотрел на меня, только головой покачал. Как ее теперь поправишь? (Смотрит в зеркало.) Вона, глаза-то! Как у разбойника; точно в семи душах повинился. Разве вот что?.. Постой! (Достает платок из кармана.) Я щеку завяжу, будто зубы болят. (Завязывает щеку.) Вот так. (Смотрит в зеркало.) Ну, вот, теперь не в пример лучше. Больной человек, больше ничего сказать нельзя. Теперь кто ни взгляни, особенно если он человек с душой, так пожалеть должен, а не то чтобы…(Смотрит по сторонам.) За что взяться-то, не знаю, руки-то точно не свои. В кабинете-то с самого баринова отъезду не убирал ни разу. Пыли-то, пыли-то! Уж не трогать (махнув рукой), а то хуже. После уберу.
Входит Марфа.
Явление второе
Мирон и Марфа.
Марфа. Мирон Липатыч, где Евдоким Егорыч? Евлалия Андревна прислали узнать.
Мирон. В контору пошел.
Марфа. Что это вы, как подвязались?
Мирон. Зубами маюсь.
Марфа. Ну, да ведь оно даром-то не проходит; надо ж чему-нибудь быть. Жаловаться не на кого. Ведь оно, вино-то, разно уродует человека: у кого зубы, у кого что; а кого и вовсе перекосит. Как Евдоким Егорыч рано приехали!
Мирон. В семь часов, я только успел глаза продрать.
Марфа. Уж вы больно долго нежитесь. Нет, уж я чай пила, как Евдоким Егорыч приехал. Сейчас свежего чаю заварила хорошего, в одну минуту и подала ему. Оно и хорошо; с дороги-то приятно, и спрашивать да дожидаться не заставила; значит, аккуратность, как будто его ждали!
Мирон. Что ж аккуратность! И у меня, кажется, все в порядке.
Марфа. Уж какой порядок! Черт ногу переломит. Вы посмотрите, что в кабинете-то! У хорошего кучера в конюшне чище.
Мирон. Вы сами не знаете, что говорите. Нешто вы можете понимать, что такое кабинет?
Марфа. Жаль, не знала я, что здесь такой беспорядок, я бы убрала на досуге за вас.
Мирон. Ну да, как же! Так бы я вас и пустил в кабинет! Сюда без Евдокима Егорыча, окромя меня, никому ходу нет; потому за каждую малость я отвечаю. Он не любит, чтобы в кабинете какую вещь трогали; у него что где лежало, чтобы там и было. Как же я тут стану убирать? А ну, сдвинешь, переложишь али пошевелишь что! Ан за это неприятность бывает нашему брату. Нет (грозит пальцем), тут чтобы ни синя пороха!.. А вот Евдоким Егорыч посмотрит, увидит, что все на своем месте, ну, тогда я и уберу. А то беспорядок! Да в кабинете так и должно! Вы этого понимать не можете.
Марфа. Ну, а в передней? Щетки сапожные у вас по полу раскиданы, сапоги на окне, вакса на столике перед зеркалом, вместе с гребенками и головными щетками. Это тоже так нужно?
Мирон. Ну, а в передней я уберу, это минутное дело. Есть об чем разговаривать! Вот нашли материю! (Уходит.)
Марфа. «Никого не пущу в кабинет». Ишь ты, строгий какой! Всю неделю ничего не делал, палец об палец не ударил, одним только безобразием занимался, да еще важничает. «Я не за тем в доме, чтобы комнаты убирать, я над вами надзирателем поставлен». Лежа на боку, ябедничеством выслужиться хочет. «Чтобы все на своем месте было». Погоди ж ты! (Переставляет разные вещи с места на место. Берет со стола золотой портсигар.) Куда б его спрятать подальше, чтоб не скоро нашли? Погоди! Я его положу в шахматный столик в гостиной, благо он не заперт; а ключик суну куда-нибудь на стол в бумаги. Вот и пусть Евдоким Егорыч посмотрит, все ли на своем месте у исправного слуги. (Прислушивается.) Да никак Евдоким Егорыч там с Евлалией Андревной разговаривает? Словно его голос-то! Побегу поскорей! (Уходит в гостиную.)
Справа входит Стыров и садится к столу. Марфа возвращается, не замечая Стырова.
Явление третье
Стыров и Марфа.
Стыров. Что ты, Марфа?
Марфа. Ах, Евдоким Егорыч, я вас и не видала… Да вот ключик какой-то на полу подняла.
Стыров. Покажи!
Марфа. Извольте! (Подает ключ.)
Стыров. Это от шахматного столика. (Кладет ключ в карман.) Что за беспорядок у меня! Этого никогда не было. Что же Мирон-то делал?
Марфа. Убрали бы и без него, да он не пущал никого; без вас чтобы никто в кабинет не ходил. Один тут распоряжался.
Стыров. Не начал ли он опять?
Марфа. Греха таить нечего; без вас он осторожности над собою не наблюдал!
Стыров. Ну, как же вы тут жили без меня?
Марфа. Да как жили? День да ночь — сутки прочь. Скучали без вас, Евдоким Егорыч!
Стыров. Отчего Евлалия Андревна как будто расстроена немножко?
Марфа. Да все от того же, от скуки.
Стыров. Чай, навещали Евлалию Андревну? Без меня кто бывал у вас?
Марфа. Софья Сергевна раза два-три заезжала да Артемий Васильич забегал кой-когда, больше никого не было.
Стыров. А сама-то она выезжала?
Марфа. Разве погулять когда, а то все дома. Вот вчера самовар до одиннадцати часов ночи на столе стоял: все поджидали, не подойдет ли кто; так никого и не было, весь вечер одне сидели.
Стыров. Да, скучно ей; я понимаю, что скучно. Ну, вот теперь я приехал, так будет жить повеселее. Что я своего портсигара не вижу? Он всегда на одном месте лежит, вот здесь!
Марфа. Не знаю, Евдоким Егорыч, ничего я здесь не знаю; надо у Мирона Липатыча спросить.
Стыров. Пошли его сюда.
Марфа (в дверях в гостиную). Мирон Липатыч! Вас Евдоким Егорыч требуют. (Уходит.)
Входит Мирон.
Явление четвертое
Стыров и Мирон.
Стыров. Что ты щеку-то завязал, зубы, что ль, болят?
Мирон. У-у-у! (Мычит.) Страсть!
Стыров. Что-то пыли много в кабинете, я замечаю.
Мирон. Как же ей не быть, коли я тут ни до чего не касался. Ни-ни! Неравно, что стронешь; а этого господа не любят. Где что есть, чтобы там и было. Я даже никого близко к кабинету не подпущал. Вот теперь вы изволите видеть: все на своем месте, вот я и приберу.
Стыров (открыв сигарный ящик}. Ты и сам ничего не трогал, и других не пускал?
Мирон. И… ни синя пороха!
Стыров. Благодарю. А где же сигары? Их было больше пол-ящика; а теперь что? (Показывает ящик.) Посмотри!
Мирон. Сигары. Это я виноват-с; уж очень зубы одолели, хоть на стену лезь, — так парочку взял. А что касается другого прочего, так уж я за всем блюл. Никого не подпускал, потому я один должен отвечать, с меня спросят.
Стыров. Да, с тебя. Ну, сигары ты выкурил?
Мирон. Это — виноват-с.
Стыров. А портсигар где?
Мирон. Какой же это портсигар-с?
Стыров. Мой портсигар, золотой.
Мирон. Золотой. Знаю-с, как же мне не знать!
Стыров. Где же он?
Мирон. Портсигар… надо быть, здесь-с.
Стыров. Я знаю, что ему надо быть здесь; только нет его.
Мирон. Нет? Где ж ему быть? Оказия!
Стыров. Он лежит всегда на одном и том же месте.
Мирон. Да знаю, как не знать-с! Вот здесь ему лежать следствует.
Стыров. Да, здесь следствует. А здесь ли он?
Мирон. Никак нет-с.
Стыров. Ну, так вот ищи!
Мирон. В столе изволили смотреть?
Стыров. Изволил.
Мирон. Как же это так? Я, кажется, не брал.
Стыров. Плохо дело, коли тебе только кажется.
Мирон. Вором я еще не бывал. Есть за мной слабость, это точно, а этого качества нет.
Стыров. Да я тебя вором и не называю; только портсигара нет.
Мирон. Это я разыщу, я так не могу оставить. Я, коли что, так и к ворожее пойду. Она скажет.
Стыров. Ведь ты говорил, что никто сюда не ходил, что ты один тут был; так об чем же тут ворожить?
Мирон. Все-таки лучше. Нет, к бабушке надо сходить, уж по крайности дело верное. На кого укажет, тот и виноват: может, и на меня укажет, ну, тогда, значит, я — вор. Коли я не воровал, так мне ворожбы бояться нечего!
Стыров. Нет, уж лучше без ворожбы! Ступай ты от меня сегодня же. Не за воровство я тебя сгоняю — может быть, ты и не виноват, — а за то, что у тебя зубы болят. Мне здоровых слуг нужно. Жалованье за неделю в конторе получишь. Прощай! (Уходит в дверь направо.)
Явление пятое
Мирон (один).
Мирон. Ох! Догулялся! Вот так раз! Все и похмелье соскочило. Однако я влетел! Как мне теперь самого себя понимать, уж не знаю. Кажется, не брал. Эка память! Ежели мне так на себя думать, что я его украл да продал, — так где же деньги? Тогда, значит, я бы богат был; а я нынче все утро по всем своим карманам шарю — нигде пятачок не найду, самого-то нужного пятачка. Не взял ли я его похвастать, что вот, мол, какие у нас вещи, да, может, вытащили из кармана? Хошь зарежь, ничего не помню. А только я знаю, что не может этого быть, никогда я господских вещей не брал. Разве по ненависти кто подшутил? Вот это похоже на дело. Пуще всего теперь к ворожее надо. Не скажет ничего — ну, конец, повешусь, — больше мне себя определить некуда. А укажет человека, так я его, кажется… ух! что сделаю. Зубами съем. (Хватаясь за голову.) Тут что еще мотается? Ах, да, платок. Нет, уж теперь этот маскарад надо отменить. (Развязывает платок.) Надо приняться за розыск, вором остаться не желательно. (Уходит в залу.)
Справа выходят Стыров и Евлалия, которая останавливается в дверях. Из залы входит Мулин.
Явление шестое
Стыров, Евлалия и Мулин.
Стыров (Евлалии). Я сделаю несколько визитов, заеду к Кобловым. Не нужно ли сказать чего от тебя Софье Сергевне?
Евлалия. Пригласи ее к нам сегодня.
Стыров. Да, да! Я и еще кого-нибудь позову. (Мулину.) И вы приходите! Поиграем в карты, поужинаем. Вот и прекрасно.
Евлалия уходит.
Мулин. Благодарю вас. Я приду, я нынче вечером свободен. Вот я принес записку, которую вы мне давали.
Стыров. Положите на стол. Вот еще есть дело. (Вынимает бумагу из кармана и подает Мулину.) Посмотрите повнимательнее эту бумагу и сделайте на полях свои заметки.
Мулин. Я ее возьму с собой, а вечером вам доставлю.
Стыров. Нет, я прошу вас, займитесь здесь.
Мулин. Евдоким Егорыч, неужели вы мне не доверяете?
Стыров. Я вам вполне доверяю, но такого рода бумаги не должны выходить из моего кабинета. Да и дела-то тут всего на четверть часа; не стоит ходить взад и вперед. До свиданья! (Подает руку Мулину и уходит.)
Мулин садится к столу и боязливо взглядывает на дверь, в которую ушла Евлалия. Входит Евлалия.
Мулин. Вот положение! (Как бы не замечая Евлалии, углубляется в чтение.)
Явление седьмое
Мулин, Евлалия, потом Марфа.
Евлалия (садится у стола сбоку). Вы меня обманули.
Мулин. Евлалия Андревна, у меня очень серьезное дело; позвольте мне его кончить прежде. (Пишет что-то карандашом,)
Евлалия. Я вас ждала до одиннадцати часов.
Мулин (читая про себя). Что вы изволите говорить?
Евлалия. Я измучилась; два раза посылала к вам. Сказали, что вас дома нет.
Мулин. Да, помилуйте, телеграмма… (Читает.) Надо было на телеграф ехать. (Пишет.)
Евлалия. Занимайтесь, я вам не мешаю… Я только хотела у вас спросить…
Мулин. Что вам угодно?
Евлалия. Вы, вероятно, любите какую-нибудь девушку или женщину…
Мулин (со вздохом). Ах, Евлалия Андревна… (Читает про себя.)
Евлалия. Нет, ведь я серьезно.
Мулин (не поднимая головы). Никого я не люблю.
Евлалия. И меня?
Мулин. Вам хочется слышать признание от меня?
Евлалия. Да. Потому что, если вы меня не любите, значит, вы любите другую женщину… Без любви жить нельзя.
Мулин. Можно.
Евлалия. Не шутите со мной! (Слезы.)
Мулин. Я не понимаю, Евлалия Андревна, из чего вы себя расстраиваете! Между нами такие отношения, лучше которых желать нельзя: нежная дружба, у меня к вам самая теплая привязанность.
Евлалия. Дружба, привязанность… Отчего ж не любовь?
Мулин. Ну, любовь… если вам так угодно.
Евлалия. Не верю.
Молчание. Мулин пишет.
Скажите, что мне делать, чтоб вы меня любили?
Мулин. Ничего не нужно, Евлалия Андревна.
Евлалия. Нет, вы мало меня любите. (Молчание.) Я знаю, я сама виновата: я вам надоедаю… ревную… связываю вас… (Молчание.) Я обещаю вам, что этого не будет. Довольны вы?
Мулин. Прекрасно, Евлалия Андревна, прекрасно. Позвольте, не мешайте мне!
Евлалия. Мы будем видеться не часто: приходите ко мне, когда вы совершенно свободны, когда у вас нет никакого дела, никакого занятия — одним словом, когда вам самим будет угодно! (Молчание.) Делайте, что хотите… бывайте, где хотите… разговаривайте с женщинами… любезничайте… (Молчание.) Только…
Мулин. Что «только»?
Евлалия. Только не изменяйте мне… не разрушайте моих надежд.
Мулин (читая про себя). Смею ли я… разрушать…
Евлалия. И вы всегда будете меня любить?
Мулин. Конечно, всегда… Чего ж мне еще!
Евлалия. Ну, вот и хорошо; я очень рада. (Задумывается. Мулин взглядывает на нее. Молчание.) Знаете, об чем я мечтала?
Мулин. Нет, не знаю.
Евлалия. О будущем. Я могу быть счастлива.
Мулин. Да я не знаю, чего вам недостает и в настоящем.
Евлалия. Чего? Счастья. Я могу быть счастлива только с вами.
Мулин. Но ведь это невозможно.
Марфа отворяет дверь.
Евлалия. Помеха нашему счастью — мой муж.
Марфа. Евлалия Андревна!
Евлалия. Что тебе?
Марфа. Ко мне племянница пришла, так дело есть до вас маленькое.
Евлалия. Подожди! Марфа, уж я тебя не один раз просила не входить, пока тебя не позовут.
Марфа. Виновата, Евлалия Андревна. Дело-то у нас не терпит, племяннице долго ждать нельзя.
Евлалия. Нельзя входить. У нас могут быть свои разговоры, которых прислуге слушать не надо.
Марфа. Понимаю, Евлалия Андревна, все понимаю. Мне ведь только бы на два слова! Уж я вам больше не помешаю.
Евлалия. Хорошо, сейчас; подожди немного.
Марфа уходит и остается за дверью.
Евдоким Егорыч уж стар… Мы будем дожидаться.
Мулин. Чего?
Евлалия. Ему жить недолго.
Мулин. Как вы об этом легко говорите!
Евлалия. Я не желаю смерти Евдокиму Егорычу; но вы подумайте, могу ли я не только любить его, но даже иметь к нему хоть какую-нибудь привязанность?
Марфа приотворяет дверь.
Он купил меня, как невольницу, он оскорбляет меня недоверием, поручает пьяному лакею надзор за мной! Жалеть его было бы притворством с моей стороны.
Мулин. Да, конечно.
Евлалия. Значит, я имею полное право мечтать о счастии с вами. Вы мой… если не теперь, так в будущем.
Мулин. Да, разве в будущем. Ну, вот я кончил. (Встает.) До свидания, Евлалия Андревна! (Целует руку Евлалии.)
Евлалия (целует Мулина), Так мы будем ждать, и вы, и я?
Мулин. Будем, будем! (Уходит.)
Евлалия звонит в колокольчик. Входит Марфа.
Явление восьмое
Евлалия и Марфа.
Марфа. Здесь, Евлалия Андревна, здесь.
Евлалия. Что тебе нужно?
Марфа. Племянницу мы просватали. Ну, разумеется, так как я ей тетка, так и должна помочь насчет приданого.
Евлалия. Ну, конечно.
Марфа. Так вот она за этим за самым и пришла.
Евлалия. Так что же, я-то зачем вам?
Марфа. Да помилуйте, Евлалия Андревна, какие же мои достатки! Из чего мне?
Евлалия. Дай, что можешь; ведь всякий помогает, глядя по состоянию.
Марфа. Мало-то дать стыдно. Хоть бы родню нашу взять, ведь они тоже понимают, в каком я доме служу.
Евлалия. Ну, и я тебе помогу; я дам десять рублей. Евдокиму Егорычу скажу; он никогда не отказывает бедным невестам.
Марфа. Покорнейше вас благодарю, Евлалия Андревна. Евдоким Егорыч точно никогда бедным невестам не отказывают; только ведь у них положение известное: пятнадцать рублей… Конечно, так как я давно служу, может, и двадцать пять пожалуют.
Евлалия. И очень хорошо; чего ж еще?
Марфа. Да помилуйте, Евлалия Аидревна, того ли я за мою вам службу ожидать должна?
Евлалия. Да ведь ты за свою службу жалованье получаешь.
Марфа. Жалованье жалованьем, это уж положонóе; я за свое жалованье все вам исполняю, что должно и к чему я приставлена; но, окромя всего этого, моя к вам приверженность…
Евлалия. Какая приверженность?
Марфа. Да бегать-то по городу, про разных кавалеров разыскивать; нешто б я для кого другого, кроме вас, это сделала!
Евлалия. По какому городу бегать, про каких кавалеров разыскивать?
Марфа. Да как же их… ну, хоть Артемия Васильича назвать! Обыкновенно для учтивости кавалерами называешь.
Евлалия. Зачем ты об Артемии Васильиче говоришь, скажи мне?
Марфа. Значит, всё даром, все мои потрафления для вас?
Евлалия. Боже мой, что ты говоришь!
Марфа. Да как же, Евлалия Андревна, я не служу? Значит, не ублажила вас? Покорнейше вас благодарю. А вы еще того не знаете, когда он тут у вас, что я как лист дрожу. Да, Боже сохрани, кто доведет барину… А уж вы тут за мной, все равно как за каменной стеной, можете равнодушно, как душе угодно… потому я вас берегу. Я на себе это самое потрясение переношу; ведь от страху-то все равно как озноб…
Евлалия. Какой озноб?
Марфа. А вы думаете, легко! Только что, конечно, бедность наша непокрытая заставляет; а то бы, кажется, никаких миллионов не взял…
Евлалия. Да за что? Разве я что дурное заставляю тебя делать?
Марфа. Да ведь и хорошим назвать нельзя. Обыкновенное дело, корысть нас заставляет: я так и ожидала, что вы мне рубликов полтораста пожалуете. Оттого и племянницу просватали, а то где б нам взять! Теперь, первым долгом, жениху на сговоре надо сотельную дать.
Евлалия. Да скажи ты мне, что ты обо мне думаешь, в чем ты меня подозреваешь?
Марфа. Как мы смеем подозревать! Наша обязанность — исполнять, что прикажут.
Евлалия. Что же я тебе приказывала?
Марфа. Да ведь это как вам угодно, Евлалия Андревна; хотите мою службу ни во что поставить, так поставьте. Разве я смею требовать; у нас ряды не было. Через меня вы, при своем богатстве, всякое удовольствие и утешение себе видели, так вам меня, бедного человека, забывать тоже нехорошо. Бегать-то по городу сыщиком, где у него невеста, да какая невеста, да что где говорили, да как приняли!.. Это, я вам скажу, в какой дом налетишь! Из другого так-то по затылку, по всему двору до самой калитки, проводят, что своих не узнаешь. Опять же к нему с утра до поздней ночи бегаешь-бегаешь: скоро ль придет, да когда придет, да чтоб беспременно пришел! Все это хорошо, у кого ноги молодые да шея крепка; а у меня уж ноги-то второй срок выслужили, да и стыд в глазах есть. Не по моим бы летам таким художеством заниматься!
Евлалия. Ну, довольно! Ты делала лишнее, я тебе и прибавлю к жалованью десять рублей. Больше я говорить с тобой не хочу.
Марфа. Это опять-таки ваша воля. Только я нанималась к Евдокиму Егорычу служить верой и правдой; а, заместо того, должна ваши прихоти прикрывать.
Евлалия. Замолчи, говорю я тебе!
Марфа. Замолчать можно… Только и бедных людей пожалеть следует.
Евлалия. Я тебя прогоню.
Марфа. Ну, прогнать за что же! Это еще погодить надо! Кабы я к вам нанималась, вы бы меня и прогнать вольны были; а я нанималась к Евдокиму Егорычу, еще как он нас с вами рассудит!
Евлалия (сквозь слезы). Так иди ты к своему Евдокиму Егорычу и не смей меня больше беспокоить! (Уходит.)
Марфа. Уж что-то вы некстати очень высоко летаете, Евлалия Андревна! Можно вам крылья-то и ошибить.
Входит Мирон.
Явление девятое
Марфа и Мирон.
Марфа. Что вы, Мирон Липатыч?
Мирон. В расстройстве.
Марфа. У ворожеи были?
Мирон. Был.
Марфа. Что же она вам сказала?
Мирон. «Скажу, говорит, я тебе верно; только трудно будет мои слова понимать».
Марфа. Ну, и что же?
Мирон. «Думай, говорит, на рябоватого, а помогал весноватый».
Марфа. Как же вы об этом рассуждаете?
Мирон. Да что, Марфа Савостьяновна, если рассуждать правильно, так мне уж только одно средство осталось.
Марфа. Какое же, Мирон Липатыч?
Мирон. Повеситься.
Марфа. Ну, что это вы! Какое это средство! Самое плохое.
Мирон. Я думаю отсюда прямо на чердак. Как вы посоветуете?
Марфа. В этаком деле советовать довольно мудрено, Мирон Липатыч; каждый сам должен о себе знать, как ему лучше.
Мирон. Удавлюсь, шабаш!
Марфа. Ваше дело. Только если бы вам вместо гадалки мне поклониться, так я бы вам вашу пропажу скорей нашла.
Мирон. А вы думаете, не поклонюсь? И поклонюсь, и сто раз поклонюсь. Как до петли дойдет, всякому поклонишься, Марфа Савостьяновна.
Марфа. Ваша пропажа из дому не выходила.
Мирон. Как? Здесь? Батюшки мои! Где же?
Марфа. И даже очень недалеко, и даже в соседней комнате.
Мирон. В гостиной? Да ведь я там все мышьи норки обшарил.
Марфа. В шахматном столике.
Мирон. Да ведь он заперт?
Марфа. Заперт, и ключ у Евдокима Егорыча, а сигарочница там.
Мирон. Кто ж ее туда положил?
Марфа. Я.
Мирон. Ну не змея ли вы подколодная после этого, Марфа Савостьяновна?
Марфа. Мы люди подневольные, Мирон Липатыч; что прикажут, то и делай. Мы за то жалованье получаем; нанялся — продался.
Мирон. Кто ж это приказал вам?
Марфа. Стало быть, кто-нибудь вас с места сживает, кому-нибудь вы мешаете.
Мирон. Так ведь, окромя Евлалии Андревны, некому.
Марфа. Само собой; разве б я чьего другого приказа послушалась?
Мирон. В чем же я ей помеха? Разве антрыги завелись?
Марфа. Ну, уж сами понимайте, как знаете.
Мирон. Как же это я! Проглядел ведь! Эка слабость моя! Одолела она меня, проклятая! Вот бы когда глаза-то нужны; а я их залил, что света не вижу, что день, что ночь не разберу. И таки всурьез дело али, может, так, только время продолжают?
Марфа. Оно, конечно, что пустяки. Ну, ведь наше дело такое, знаете, что иногда ненароком и за дверью случишься, когда они промеж себя разговаривают.
Мирон. Д-да, да, да.
Марфа. Так если по разговорам судить, ничего важного не состоит. А ведь кому как покажется.
Мирон. Вы мне только разговоры-то эти скажите, а уж я пойму, я сейчас все до тонкости…
Марфа. Разговоры вот какие, Мирон Липатыч: «Друг ты мой милый, друг ты мой любезный, одна у нас с тобой помеха — муж мой постылый».
Мирон. Ая-я-я-яй! (Хватаясь за голову.) Ая-я-я-яй!
Марфа. «Нет, говорит, на него пропасти».
Мирон. Однако… закуска!
Марфа. Ну, и много такого прочего. И, при всем этом, яду у меня просила.
Мирон. Уф! Сразили вы меня. Погодите! Дух захватывает. Какого же, например, яду?
Марфа. Отравы, чем волков травят. Как ходила я в аптеку к племяннику отравы для мышей попросить, вот и прознала она это. «Дай, говорит, ты, пожалуй, отравишь; а у меня сохранен будет». Ну, я сейчас же и поняла.
Мирон. Ого-го-го-го! Фу ты, оглашенный Мирошка! Ох, как бить меня нужно! Что я прозевал-то было! Вот когда Евдокиму Егорычу верный человек нужен. А вы говорите: «пустяки да важности в этом не состоит».
Марфа. Каким глазом кто посмотрит. На мой взгляд, пустяки; а другой кто, может, и за важное примет. Я что слышала, то и передаю вам. А я так думаю, что мы тут ни при чем, наше дело постороннее.
Мирон. Нет, уж какое постороннее! Я насилу на ногах устоял, как вы сказали; так и сразило. И теперь еще в настоящие чувства не приду. Не одолжите ли гривенничек взаймы?
Марфа. На что вам, Мирон Липатыч?
Мирон (вынув табакерку). Провианту не хватает; всего заряда на два осталось.
Марфа. Нет у меня, Мирон Липатыч; разве б я отказала?
Мирон. Скупитесь. Ах, постойте!.. И забыл совсем. А кто ж он-то, друг-то любезный?
Марфа. Ну, уж этого вы от меня не дождетесь; и так я вам много сказала, чего не надо. Вы над нами наблюдателем поставлены, вы должны сами знать.
Мирон. Не скажете?
Марфа. Не скажу, Мирон Липатыч; своим умом доходите. (Уходит в залу.)
Мирон. Сколь ехидна эта женщина! Все рассказала, а как дошло до сути, так и молчит. Как теперь объяснить Евдокиму Егорычу! А докладывать надо беспременно. Уголовщина! Суд да дело, пойдет следствие, в остроге насидишься. Беда! Нет, уж как сумею, а доложу. Куражу бы прикупить хоть на гривенничек! Вот когда человеку гривенничек-то дороже каменного моста.